Поцелуй Первым - Манилова Ольга

Понятно теперь многое, а толку-то? Боевая фея не отступит.

Съезжаю с дороги на поле какое-то ровное, и торможу.

Дополнительный свет в салоне не врубаю.

У меня за ноздрями жар перегородку коптит. Так хочу повернуться всем корпусом и на нее смотреть. Зубы сам себе расшатываю.

— Пункт два один два три в доке, — делаю вид, что окрестности рассматриваю. Вечерние окрестности пустого поля. Когда ни черта не видно, то очень интересно.

— Что пункт два один два три? — поводит Алиса плечом. Какая же она… упрямая.

— Хочешь его получить?

Глава 10 КУЛАК

Молчит.

Нерешительно заводит, и я оцениваю. Знаю, что смягчать умеет она.

— Ты, кажется, уже предлагал мне что-то.

Тяну раздраженными ноздрями воздух, а то после адовой давки тяжело надышаться надолго. И тут в тачке явно с кислородом резко проблема образовалась.

— Хочешь или нет?

Не злюсь, но грубо наваливаю.

Боюсь смелость потерять. И момент.

Боюсь вот этот момент утратить.

Как потерял ее ладонь в давке. Надо было крепче держать. Но крепче — это уже косточки в ее ладони надломить.

Алиса поджимает губы.

— Какая разница, хочу или не хочу. Гарантий нет.

Умеет оскорблять, когда захочет. Типа мое слово ничего не стоит. Гнев прямо-таки булькает в горле, но подавляю первую волну, чтобы подрезать второй — помягче.

— Ты все не въезжаешь в эту ситуацию. Здесь вообще один гарант. Это я. Захочу построю. Захочу не построю. Через меня решать все надо.

Она смотрит внимательно на меня. Мазня черная осыпалась на щеку, видимо, с ресничек ее. А я бы все слизал, когда съел бы ее всю. Держусь за руль клешней.

— Ты первый раз это делаешь, Кулаков. Если ты будешь действовать привычными методами, но дров станет больше, чем до этого.

— Ага. Ну, значит, зайду на вторую попытку. Здесь вопрос насколько ты хочешь этот долбаный пункт два один два три. Сейчас.

Глядим друг в друга так напряженно, что воздух вот-вот наэлектризуется. А я со спичками обращаться не умею.

— Что ты предлагаешь? — мрачно интересуется Алиса.

Невольно срываюсь взглядом на ее белую майку. Алиса точно дышать стала чаще. У меня язык еле во рту поворачивается. В тачке тихо, и на поле — тоже, а внутри меня в ураган все сворачивается. И кружит, кружит…

Мать твою, скажу или нет.

— Покажешь грудь если. Полностью. То считай, пункт два один два три — твой. Построю новый детдом при новых трещинах.

Выдаю спокойно для себя, даже ровно.

Алиса, от оцепенения и потрясения, тоже сидит ровно и спокойно.

Секунд пять где-то.

— Ты… ты… пьяный что ли постоянно, Кулак? — она в натуре задыхается от возмущения. — Да я… Как ты себя это представляешь? И… Ты издеваешься, да?

Она тянется к дверной ручке, но щелкаю ключем я быстрее. Все выходы блокируются.

Алиса во все глаза сначала смотрит на опущенный замок у стекла, а потом — на меня.

Какая же она… Поселилась у меня в башке. Везде. Снаружи. Внутри. Утопаю в попытках отследить все.

— Представляю я это нормально. Майку твою за секунду стянуть можно.

Ее щеки точно розовеют. Это разливает у меня внутри столь аномальное количество тепла, что мне не по себе на мгновение становится. Откуда это тепло берется, хрен его знает. Эти гребаные Васильки — один сплошной первый раз.

Первый раз бабу добиваюсь. Даже не знаю — это добиваться или нет? Нет, никак ненормально, коли так хочешь кого-то беспрестанно.

Каждую минуту теперь на шухере живу. Разгоняюсь, дрифтую, дрифтую, потом оглядываюсь — блядь, это же у меня нутро заносится. Что здесь происходит? Я думать разучился, бля? Мысли сгорают до того, как закрепятся в башке. Кроме одного. Кроме, мать вашу, потока картинок о боевой фее.

— Тебе по башке тоже за секунду дать можно, — гневается Алиса.

Вообще нет, но настолько отупел уже, что ей можно. По башке мне дать.

— Ты… ты это серьезно? — высоким голосом несет ее. Она даже издает нервный смешок. — Нет, ты точно шутишь. Или издеваешься. Это видимо одно и то же для тебя.

Внезапно вспоминаю, почему раньше так любил «сотрудничать» с совестливыми и принципиальными людьми. Замечательные моральные качества — прям вот из тем школьных сочинений по русской литературе — можно бесконечно использовать против них самих же. Работало без осечек.

И иногда, если делаешь выбор за них, это освобождает их от чувства вины.

Набираю консультантов общим звонком и врубаю громкую связь. Алиса недоуменно рассматривает телефон.

— Витя, Саша, сворачиваем наш блок по поправке два один два три. Да, полностью. Пускай вот предложение Чернышевской в полном объеме в финалку заходит. Строим для них все новое, если трещины. Это уже окончательно. И пришлите ей сегодня.

Алиса глазами пожирает меня, таким яростным огнем, что отзываюсь из глубины не меньшим кострищем. Топлива в крови — на три жизни вперед. Я сгореть не шугаюсь. Вдруг шаровым током мысль залетает — я ведь вообще мало чего шугаюсь, а когда давка началась и я найти не мог…

Какая разозленная вся, сейчас на телефон бросится или этих консультантов прямо из трубки за шкирку вытащит.

Е-мое, это все стоило того, чтобы просто посмотреть на нее такую. Может мне лицо расцарапать.

Отключаюсь от консультантов, и некоторое время она все еще молчит.

Видимо, подбирает слова или впрямь в шоке зависла.

— Я тебе ничего не обещала, — дрожащим голосом заряжает. — Договоренности не было! На такие условия!

— Ты сказала, гарантий нет. Я обеспечил.

— Но… я не соглашалась… сделать то, что ты… сказал. Я не подписывалась на такие условия!

— Я сказал условие и выполнил свою часть. Ты билась за эту поправку больше всего. Я бы мог мелочь выбрать. Теперь это на тебе, выполнить условие или нет.

— Ты… ты…

Она сжимает ладони в кулаки и бьет ими себя по ногам. Потом бросается к двери.

— Открывай. Выпусти меня! Я это больше терпеть не буду!

— Алиса…

Наклоняюсь в ее сторону с вытянутой рукой. Чтобы продемонстрировать, что она все это время могла поднять замок на дверце самостоятельно. У меня и в мыслях нет…

… случайно задеть ее…

… или коснуться ее без разрешения…

… чтобы пройтись обнаженной кожей руки прямо у нее по груди.

Потому что когда я показываю, как поднимается замок, моя рука вытянута на одном уровне с ее грудью, и тут вдруг Алиса испуганно рыпается вперед, и…

… мы оба чувствуем, как ее соски твердеют под тканью майки.

Ее выдох нахрен сметает мои мысли.

Открыв замок, я медленно возвращаюсь в исходное положение.

Оголенную поверхность моей руки снова ласкают ее возбужденные соски.

Прикосновение цепочкой разрядов проскакивает мне прямо под веки. Током глаза дышат. Что-то на лице дергается, порвется нервом сейчас.

Я прикоснулся к ней случайно, и у нее теперь соски торчат. Потому что я прикоснулся случайно. И они возбудились. Потому что она возбудилась. Это реально.

В каруселе клонов-мыслей и сгорю, как летающая штуковина на выходе из земной атмосферы. Стопорю себя, как никогда не стопорил. Попросту затылок назад откидываю, и кулаком по ноге приказываю себе сидеть смирно.

Алиса еще из машины не вышла.

Решаюсь посмотреть на нее через минуту и что-то во мне надламывается с позорно громким треском.

Так тектонические плиты, наверно, раскол дают.

— Хорошо, — практически шепчу, — хорошо, не посмотреть, а потрогать просто дай. Смотреть не буду.

Она издает звук, в котором намешано так много, что я готов башкой приложиться к бетонной стене. От изобилия. Не успеваю отследить, понять. Реальность, как зеркало, дробится.

Она резко разворачивается и снова кулаками проходится по своим ногам.

Теперь я уже вижу очертания ее возбужденной груди под майкой, и Алиса улавливает это. Явно сдерживается от того, чтобы обратно спиной не прислониться к сидению.

— Позвони и отмени это, — требует жестко и отчаянно.